Символизм — что такое, определение, значение, эстетика и примеры

Символизм - что такое, определение, значение, эстетика и примеры Слова, термины и понятия на букву: С

Символизм — это явление культуры, заявившее о себе поначалу во Франции в 1870-80-е как о проблеме обновления поэтического языка.

Возникновение термина

Этой теме был посвящен «Литературный манифест. Символизм», опубликованный Ж. Мореасом 18 сентября 1886 в «Фигаро». Еще в августе 1885 Мореас на основе знакомства со стихами П. Верлена, С. Малларме и опекаемых им с 1880 авторов утверждал, что «так называемые декаденты прежде всего ищут в своем творчестве Идею сущего и Символ непреходящего».

Что такое символизм, характерные черты
Что такое символизм, характерные черты

Затем (или параллельно) символизм через поэзию связал себя в разных странах (прежде всего Франции, Бельгии, Великобритании, Германии, Австро-Венгрии, России, Италии, Польше, Испании) не только с прозой, драматургией, критикой и литературоведением, но и с другими искусствами (живопись, музыка, оперный театр, танец, скульптура, оформление книги и интерьера) и модусами гуманитарного знания (философия, богословие). А также с рефлексией на тему «конца-начала века» (декаданса-модернизма), «гибели богов», кризиса индивидуализма (под влиянием секуляризации и становления массовой культуры).

Основные "инструменты" символистов
Основные «инструменты» символистов

Наличие в символизме культурологического измерения, связанного с мифом «переходности», препятствует точному нахождению его историко-литературных границ и определенных черт поэтики. Линейное противопоставление символизма натурализму Э. Золя, поэзии «Парнаса» мало что в нем объясняет и к тому же дробит то, что в реальности (у братьев Гонкуров, Верлена, Ж. К. Гюисманса, Г. де Мопассана, в 1880-е у Золя) сосуществует.

Интересный факт: особого уровня развития символизм достиг во Франции, России, Бельгии и Германии.

Суть и значение символизма

Символизм не столько дает системный ответ на ряд литературных, мировоззренческих или общественных вопросов (хотя иногда и пытается сделать это по примеру русских символистов — В. Иванова, А. Белого), сколько в слове и сквозь слово вслушивается и всматривается в некие ведомые только ему одному сигналы и знаки, артикулирует вопросы, придает рельефность глубинному, развоплощает и перегруппировывает — вводит в сферу неясного, сумеречного, переливчатого, того, что Ф. Ницше, ключевая фигура в символизме и воплощение его парадоксальности, назвал ситуацией «размыва контуров».

В этом широком смысле к символизму как открытой культурной эпохе принадлежат писатели рубежа 19-20 веков. Все они и каждый по своему переживают различаемое ими брожение культуры как противоречивое единство утраты-обретения.

Выразители символизма
Выразители символизма

В центре символизма — миф о трагическом разрыве между видимостью и сущностью, «быть» и «казаться», коннотацией и денотацией, внешней и внутренней формой слова. Символизм настаивал, что образ мира как целостности, внешней по отношению к художнику, не совпадает с личным лирическим откровением о глубинном состоянии мира. Отсюда — представление о символистской гениальности как высшем типе природы, «сверхнатурализме», такой природе творчества, которая обособилась от природы «вообще» и продуцирует смысл сама по себе, как абсолютная творческая данность, «по ту сторону добра и зла».

Разделение природы, намеченное символизмом, утверждает дар улавливать в событиях, вещах, «готовом слове», входящих в творческое сознание и тем самым физиологизирующихся, одушевляющихся, некую предсознательность, «музыку», установку на выражение. Т. е. есть символ, это — сам поэт как среда некоей вербальной априорности. Он «не пользуется» словом — «не повествует», «не объясняет», «не учит», он в слове и слово в нем, квинтэссенция его человечности именно как творчества, вербальности, искусства («второй» природы).

Символ в этом смысле — не столько готовый смысл, сообщение, сколько отрицательное усилие — сигнал о косности мира, который без художника, не отразившись в его слове, как бы не существует, не преображен красотой (в данном случае — мистическо-эротическим томлением слова, стихийной энергией творческого порыва, концентрацией «единственно точных слов в единственно точном месте).

Символизм в зарубежной литературе
Символизм в зарубежной литературе

Символист не вполне знает, о чем говорит: он генерирует и направляет слово в русло, раскрывается навстречу энергии слова как цветок (образ Малларме из предисловия к «Трактату о слове» Р. Гиля, 1886), а не изобретает слова и рифмы. Самим фактом своего существования в слове символист утверждает обретение подлинной реальности, подлинного времени, тождественного творческому акту, понятому как становление, суггестивность, танец, экстаз, прорыв, восхождение, епифания, гнозис, молитва.

Общим для обозначений творческой «тайны» («грезы», «красоты», «чистой поэзии», «имперсональности письма», «точки зрения», «искусства для искусства», «вечного возвращения») является идея «музыки». Ассоциируемая с творчеством Р. Вагнера (одной из первых акций французского символизма стала публикация в январе 1886 восьми «Сонетов к Вагнеру» Малларме и его учениками) и его мечтой о синтезе искусств (Gesamtkunstwerk) по образцу древнегреческой трагедии, музыка стала обозначением «духа музыки», бессознательности слова, «слова в слове» и его дальнейшей дифференциации в поэте.

Доведение тайны до сознания, пробуждение от сна жизни, явление красоты — глубоко трагическая тема о поэте, который то ли гибнет от пения, то ли от гибели поет (В. Ходасевич. «Сквозь дикий грохот катастроф…», 1926-27).

Символизм в русской литературе
Символизм в русской литературе

Гамлет — одна из центральных мифологем символизма (у Ницше, Малларме, Ж. Лафорга, О. Уайлда, Г. фон Гофмансталя, Р. М. Рильке, К. Гамсуна, А. Блока, И. Анненского, Б. Пастернака, Т. С. Элиота, Дж. Джойса). «Мир, вышедший из колеи» («Гамлет», 1, V) — это мир, который, на взгляд поэта, лишился эстетической достоверности (т. е. обуржуазился, стал глубоко плебейским и вульгарным, выставил все, в том числе творчество, на продажу, объявил поэта «безумцем») и превратился в своего рода декорацию, лжеценность, дурную бесконечность. Он должен быть искуплен художником, дерзновенно берущимся за личное искупление эстетического греха мира и идущим ради упразднения кажимостей на своего рода отцеубийство и самоубийство, жертвенное отречение от общезначимого.

Символ — не шифр, не иносказание (как часто ошибочно считают), а «жизнь», сама материя творчества, искры которой символисты ощущают в себе, а оттого пытаются вербализовать — отделить от себя, выразить, сделать «иконой», знаком непреходящего в преходящем. В этом амбициозность, но не заумность символизма, занятого одновременно «алхимией» слова и его инженерией, нахождением «объективного коррелята» (Элиот).

Символизм в музыке
Символизм в музыке

Речь идет об утончении ткани творчества и предельной концентрации стиля, что выносит в центр поэзии не результат, а «плавание» за ним, которое в любом из своих проявлений (ныряние вглубь, озарение, «крик», автоматическое письмо, с одной стороны, и романсы без слов, арабеска, прекрасная ясность, «тишина», с другой) связано с насилием над своей музой и растерзанием Диониса-Орфея ради «чистоты» звука и тона.

Материал по теме:  Возрождение

Интересный факт: русских символистов делят на старшее (Мережковский, Бальмонт, Сологуб) и младшее (Блок, Иванов, Соловьев) поколения.

Романтическую иронию, связанную с фантазией и верой в бытие творимого, сменяет здесь специфический натурализм: «любовь-ненависть», самоотчуждение, амбивалентность противостояния «я» и «не-я», «человека» и «художника», «жизни» и «судьбы», «художника» и «бюргера», «бытия» и «небытия», «слова» и «мертвого слова». Мотивы искания любви в пределах смерти, гениальности как болезни, любви к року, смерти Пана, намеченные в философии А. Шопенгауэра, творчестве «проклятых поэтов», операх Вагнера («Тристан и Изольда», 1859), усилены в творчестве и жизнетворчестве Ницше и, попадая через него к символистам, утверждают исключительно трагический и преимущественно посюсторонний характер современного идеализма как иллюзионизма «бытия к небытию».

Эстетика символизма и примеры произведений

В установке на предельную цену творческого акта, или «сверхчеловечество», символизм раскрывается как преодоление позитивизма. Утверждая новый тип идеализма, символизм размывает рамки «исторического» христианства и уподобляет самопознание в творчестве и философию языка богоискательству. Это искание Бога в личном языке может соотноситься с христианством более или менее прямо (в поэзии П. Клоделя, позднего Элиота) или образно (тема Христа как художника в уайлдовском «De profundis», 1905, и «Докторе Живаго», 1957, Пастернака), быть общественной позицией (критика безрелигиозности русской интеллигенции в «Вехах», 1909).

А также трактоваться в плане религиозного модернизма (творчество Д. Мережковского, Н. Бердяева), мистической анархии (увлечение теософией у У. Б. Йейтса, Белого, ересями и розенкрейцерством у Блока, В. Иванова, вера во вселенскую мощь таинственных сил, способных преобразить мир, у Э. Верхарна), пародийно (мотив снисхождения-восхождения в пьесе «Аксель» Вилье де ЛильАдана, 1885-87, Жан-Кристоф как Иоанн Предтеча «неопалимой купины» искусства у Р. Роллана, поиски Грааля в «Волшебной горе», 1924, Т. Манна).

Поэты-символисты
Поэты-символисты

Но может и опровергать его с позиций или богоборческих (Ницше, А. Рембо), индивидуалистических («культ единицы» и героический призыв «будь тем, кто ты есть» в драмах Г. Ибсена, тема «бездн обнаженной души» в романах С. Пшибышевского), эстетских (С. Георге), неоязыческих (поздний Рильке, Д. Г. Лоуренс, Э. Паунд, начиная с 1920-х), почвеннических (поэзия Р. Дарио, А. Мачадои-Руис) или декларирующих подчеркнутое равнодушие к религии посредством стоической преданности Поэзии (противопоставленной «великому Ничто» и «все течет» у А. Франса, Малларме, П. Валери, М. Пруста), импрессионистическому декоративизму (поэзия М. Даутендея, Дж. Пасколи).

Инструментом самопознания у символистов стало не только искание Красоты (недовоплощенной, мучительно ускользающей, оборачивающейся своей противоположностью — «тайной трещиной», «чертом», «сердцем тьмы», «бездной», «броском игральных костей, который никогда не упразднит случая», «плачем ребенка у Царских врат», «волнами тошноты нездешней», безразличием «лазури» и «белизны»), осмысленное в качестве трагического парадокса природы творчества, но и виденье в приметах прогресса и его промышленных и идеологических институтов химерической надстройки над телом общества.

На глубине оно жаждет сублимировать свои подавленные, поруганные, до какого-то момента дремлющие влечения и удовлетворить порывы «весны священной», биологического возмездия (роковая месть «низа» — «верху», «чрева» — «голове», «стихии» — «порядку», «женского и материнского начала» — «мужскому и отцовскому», дионисийства — аполлонизму).

На поверхности все первобытно-стихийное, пройдя через фильтры разума, идеологии, цивилизации, способно стать своей противоположностью — самопоеданием революции («Боги жаждут», 1912, Франса), карикатурой и гротеском («Мелкий бес» у Ф. Сологуба, учитель Гнус и Роза Фрелих у Г. Манна, «великая мать» Молли Блум у Джойса), трагикомедией «вечного возвращения» («Улисс», 1922, Джойса), кошмаром истории («Процесс», 1915, Ф. Кафки), неразрешимым и сулящим гибель противоречием (Ашенбах в новелле «Смерть в Венеции», 1913, Т. Манна), трагической невозможностью любви («Пан», 1894, Гамсуна).

С мотивом расщепления природы в символистскую прозу входит мотив «другой страны». Это и «магический экран» воображения, позволяющий разыграть на подмостках условного исторического сюжета вневременную драму любви и смерти («Огненный ангел», 1907-08, В. Брюсова), декадентская фантазия (образ принцессы Илаяли в «Голоде», 1890, Гамсуна), изотерическое измерение («второе пространство» в «Петербурге», 1913-14, Белого, инициация в своего рода рыцарство в «Волшебной горе» Т. Манна), «дорога вовнутрь» (тема «Степного волка», 1927, Г. Гессе), перверсия (нарциссизм творческой памяти и искусства любви «В поисках утраченного времени», 1913-27, Пруста), ритуал и личный кодекс (от корриды в «И восходит солнце», 1925, Э. Хемингуэя до шахмат в «Защите Лужина», 1929-30, В. Набокова).

Символизм в театре

Как в символистской поэзии (Византий в стихотворениях Йейтса), так и в символистском театре (поздний Ибсен, М. Метерлинк, Э. Дюжарден, Вилье де ЛильАдан, Э. Ростан, Йейтс, А. Шницлер, Гофмансталь, поздний Ю. А. Стриндберг, Г. Д’Аннунцио, Л. Пиранделло, С. Выспяньский, Блок, ранняя М. Цветаева) наличие пространства в пространстве намечает движение к пробуждению сознания (открытию, откровению, снятию покровов, преодолению некоей стеклянной преграды), которое трактуется как борьба с самим собой, со «сном» жизни.

Оно направляется не столько исходным текстом пьесы, сколько постановщиком (эпоху символизма в театре определили О. Люнье-По, М. Рейнхардт, Г. Крейг, А. Аппиа, В. Комиссаржевская, В. Мейерхольд в конце 1900-х — 10-е) и его установкой на яркую театральность — отказ от «прозаизма» пьесы, иллюзорного единства сцены, служебного характера оформления спектакля.

Всеволод Мейерхольд о театральном символизме
Всеволод Мейерхольд о театральном символизме

Идея Метерлинка (трактаты «Сокровище смиренных», 1896, «Мудрость и судьба», 1898) о том, что жизнь — мистерия, в которой человек играет непонятную для его разума, но постепенно открывающуюся его внутреннему чувству роль, предоставляла богатые сценические возможности.

Это касалось обыгрывания парадоксов (на тему зрячести слепых, здравия безумцев, тождества любви и смерти, конфликта между любовью-привычкой и любовью-призванием, правды души и условности морали), введения элементов «пластического театра» в психодрамы, фантазии, миракли, «сказки», одноактные драматические поэмы или символистской интерпретации Ибсена, обнаружения чудесного в повседневном (линия «Синей птицы», 1908, Метерлинка).

Сталкивая между собой внешнее и внутреннее (концепция «двух диалогов» у Метерлинка), движение и контрдвижение в виде волн прихотливо отражающегося в себе самом, и тем самым неготового смысла, символистский театр, подобно символизм в целом, кивает на обнаружение «иного» в «данном», придавая в то же время «иному» и «данному» переменное, а не фиксированное значение.

Материал по теме:  Смех

Связь между символизмом и романтизмом

Символ в символизме поэтому соотносим со всеми стилевыми программами рубежа 19-20 века (натурализмом, импрессионизмом, неоромантизмом, неоклассицизмом, имажизмом, вортицизмом, сюрреализмом, экспрессионизмом, футуризмом), которые в нем не столько преодолеваются одна ради другой, сколько в различных сочетаниях варьируются.

Это косвенно выражено, к примеру, в названии автобиографии Белого «Почему я стал символистом и почему я не перестал им быть на всех фазах моего идейного и художественного развития» (1982) или в «отрицательной диалектике» (постоянного преодоления себя, пародирования и самопародирования) творческой судьбы Ницше, Малларме, Блока, Джойса.

Картина М. В. Нестерова «Видение отроку Варфоломею» (1890) олицетворяет начало русского символистского движения
Картина М. В. Нестерова «Видение отроку Варфоломею» (1890) олицетворяет начало русского символистского движения

«Улисс» — заявка на создание книги книг, «я», вмещающего в себя все коллективное бессознательное литературы (в котором при необходимости может быть выявлена любая разновидность романа от времен античности до эпохи романтизма, натурализма, символизма, экспрессионизма), но в перспективе «Поминок по Финнегану» (1939) — и пролог к признанию смерти романа, связанной с его дальнейшей неисполнимостью, исчезновением даже малейшей, почти что на уровне фонемы, возможности обрести поэтическую самость и добиться отчуждения «я» от «другого я», общего тела литературы, всех видов «готовых слов».

Поиск символа применительно к открытой романтиками ненормативности стиля и заявленной эпохой символизма «переоценки ценностей», «смерти богов» радикально изменил восходящее еще к Аристотелю представление о мимесисе. Подражание идеальной целесообразности космоса, Идее, уступает место идеализму «наоборот» — сверхнатурализму, подражанию личной природе творчества.

Символизм ставит вопрос о посюсторонней религиозности отрицательно, движется в условиях открытой романтизмом всеобщей изменчивости от одной недостоверности творчества к другой. Идеал символизма — первоматериальность мира, обретаемая в поэтическом слове и творимая им, а вне него либо фатально искаженная, либо утраченная, либо никогда не существовавшая.

Символизм в архитектуре
Символизм в архитектуре

Эпоха символизма (1870-1920) завершает актуализацию и кодификацию романтизма, делая его мифологему кризиса цивилизации центральной проблемой культуры Запада. Если в некоторых странах символизм раскрылся в терминах 19 века и мироощущения «конца» (различная романтичность стилей декаданса: натурализма, импрессионизма, декадентства), то в других — в терминах 20 века и мироощущения «начала» (различная неоромантичность стилей модернизма и его идей «прорыва» жизнестроительства, примитива, деконструкции, авангарда, монтажа).

Общим для стилей эпохи символизма, варьирующих методом отрицаний и утверждений различные подходы к обретению подлинности слова (поставленного перед самим собой), — оно соотносится то с «верхом» («духом») и «низом» («плотью»), «внешним» и «внутренним», то с преодолением подобного дуализма на некоем третьем пути «имперсональности письма», декоративизма стиля, перспективизма (у Х. Ортегии-Гассета) — является опыт отделения природы творчества от природы вообще. Цель символистского творчества связана с желанием во что бы то ни стало говорить своим языком и ни с кем в «имясловии» не смешиваться.

Символизм прежде всего — проблема языка, «поэзии», искр слова как самости, слова в слове. Отвоевание нетварного, искусственного у заведомо тварного, максимальное сокращение дистанции между активностью творческого бессознательного и сознанием, между «искусством» и «жизнью» современники символизма нередко именовали религиозностью творчества, красотой, теургическим преображением мира, восхождением, «чистой поэзией», «искусством для искусства», демонизмом.

Не в меньшей степени они имели при этом в виду обостренный страх поэтического небытия, гибели Орфея (то растерзанного «компактным большинством», чуждым поэзии и резкости света ее одиночества и свободы, то поглощенного дионисийской стихией, разбуженной поэтом в самом себе, то наказанного природой за то, что он, противоестественно истончив себя, стал нежизнеспособным) и даже саму невозможность поэзии, и тем самым «европейскую ночь», «распад атома».

Акмеизм выделился из символизма и стал его противоположностью. Акмеисты провозглашали материальность, конкретику и точность образов
Акмеизм выделился из символизма и стал его противоположностью. Акмеисты провозглашали материальность, конкретику и точность образов

С какими бы внешними приметами ни связывал свое слово символист, всегда он вглядывается в себя и анатомирует личный опыт («убивая», как считает Уайлд, того, кого любит, то есть себя), свое сверхзнание, посвящая творчество трагедии — мукам слова и его вечной неподлинности, уходу поэта (оставляющего после себя, как казалось Малларме, лирические «надгробия»), «вечно осекающейся исповеди идеализма» (Пастернак Б. Собрание сочинений: В 5 томах, 1991, Том 4).

В последовательности отрицаний символизм из чего-то очень личного, из позы двух-трех «проклятых поэтов» (декадентов), из нескольких кружков (к ним следует отнести многочисленные салоны, академии, собрания) и серии формализмов стал школой и литературным поколением, затем — конфликтом нескольких поколений («романтиков» и «классиков», старших символистов и младосимволистов, «германцев» и «романцев»). Постоянно возвращаясь к себе в новом качестве, но не изменяя при этом индивидуализму и идее сверхнагрузки творчества, символизм способствовал становлению неевклидова, в чем-то случайного, литературного пространства.

Интересный факт: родоначальником русского символизма считается Дмитрий Мережковский.

Не имея литературного центра, огибая литературу, вплетаясь в самые разные, в том числе «архаичные» и нормативные стили, символизм упразднил сплошную вертикаль истории литературы и ее деление на эпохи «большого стиля», создал новый тип культурного образования.

Это — не пространственно-временная завершенность, а несинхронно обозначившее себя в масштабе «мировой литературы» (и свойственной для нее «философии становления», множественности литературных голосов, разбегания литературной вселенной) неправильной формы образование, обозначающее себя в горизонтальном разрезе времени, имеющим к тому же в разных странах и творчестве разных писателей разный темп актуализации. Наличие неравномерного (как бы искривленного, волнообразного) литературного времени затрудняет виденье в символизме общего плана.

Символизм в США

В США символизм отсутствует в исторически смежном с Францией литературном пространстве 1880-90-х. Но это не означает, что его нет там вовсе. Синтезировав символистские, постсимволистские и контрсимволистские решения, оригинальный американский символизм, перестроив общезападную конфигурацию символистской литературы, вполне может быть обнаружен в 1910-20-е в творчестве Р. Фроста, Х. Крейна, У. Стивенса, У. К. Уимсата, Хемингуэя, У. Фолкнера.

Каждый последующий символизм менял представление о предыдущем и одни тексты выталкивал из сферы своего притяжения, делая их авторов предтечами символизма, «символистами вне символизма», даже антиподами символизма (жесткие характеристики «романтизма» 19 веке, данные Т. Э. Хьюмом, Паундом, Элиотом, восприятие поэзии Блока и В. Иванова 1900-х акмеистами 1910-х). А другие, часто явно несимволистские, притягивал к ней.

Роберт Фрост - американский поэт-символист, один из крупнейших поэтов в истории США, четырёхкратный лауреат Пулитцеровской премии
Роберт Фрост — американский поэт-символист, один из крупнейших поэтов в истории США, четырёхкратный лауреат Пулитцеровской премии
Материал по теме:  Реалия

Бодлер до символизма — романтик середины столетия (а в чем-то и специфический классицист), после — то «постромантик», то «декадент», то «символист», то «модернист», — переменный масштаб французской (и через нее западной) поэзии от Э. А. По до У. Х. Одена и Г. Бенна. Через каждую литературную точку в эпоху символизма может быть проведено несколько литературных линий. Так уже зрелые романы Золя имеют множество измерений (романтическо-натуралистическое, импрессионистическо-натуралистическое, натуралистическо-натуралистическое, символистско-натуралистическое).

Проблематика символизма

С другой стороны, «новое» в символизме преобразует всю цепь «старого» и точка вместо развертывания в спектр и линию начинает описывать круги, возвращаться к самой себе. В 1928 Ходасевич вынужден был заметить: «В сущности, не установлено даже, что такое символизм… Не намечены его хронологические границы: когда начался? когда кончился? По-настоящему мы не знаем даже имен… признак классификации еще не найден… это не связь людей одной эпохи. Они — свои, «поневоле братья» — перед лицом своих современников-чужаков…

Потому-то… так легко и вступают они в разные союзы, что для них все «чужие», в последнем счете, равны. Люди символизма «не скрещиваются»… Я бы решился еще сказать, что есть нечто таинственное в том, что для символиста писатель и человек суть окружность и многоугольник, одновременно и описанные и вписанные друг в друга» (Ходасевич В. Символизм. Собрание сочинений: В 4 томах, 1996. Том 2).

Символисты серебряного века
Символисты серебряного века

Литературные памятники в символизме уступают место «вечным спутникам», одновременности голосов, к каждому из которых подходит характеристика фрагмента, данная Ф. Шлегелем в «Критических фрагментах» (No 22): «субъективный зародыш становящегося объекта». Валери иронически заметил в своих «Тетрадях» (1894-1945), что символизм — совокупность людей, поверивших, что в слове «символ» есть смысл. Тем не менее, именно сами символисты, став в независимости от своей специализации «рассуждающими поэтами» и создателями философии языка, оказались лучшими комментаторами символизма, раскрыв в «отражениях» принципы своей творческой эстетики:

  • Малларме («Кризис стиха», 1895, «Тайна в поэзии», 1896, «Разглагольствования», 1897);
  • Р. де Гурмон («Книга масок», 1896-98, «Культура идей», 1900, «Проблемы стиля», 1902);
  • Пруст («Подражания и смесь», 1919, «Против Сент-Бева», 1954);
  • Валери («Положение Бодлера», 1924, «Письмо о Малларме», 1927, «Чистая поэзия», 1928, «Существование символизма», 1938);
  • Уайлд («Замыслы», 1891);
  • Йейтс («Поэтический символизм», 1900, «Общее предисловие к моим стихам», 1937);
  • Хьюм («Романтизм и классицизм», 1913, «Размышления», опубл. 1924);
  • Элиот («Гамлет и его проблемы», 1919, «Традиция и творческая индивидуальность», 1919, «Назначение поэзии и назначение критики», 1933);
  • Паунд («Серьезный художник», 1913, «Ретроспектива», 1918, «Провокации», 1920);
  • Гофмансталь («Поэзия и жизнь», 1896, «Поэт и наше время», 1907, «Оноре де Бальзак», 1912);
  • Рильке («Опост Роден», переписка с Цветаевой);
  • Анненский («Книги отражений», 1906-09);
  • Блок («О современном состоянии русского символизма», 1910, «Трагедия гуманизма», 1919);
  • Белый («Символизм», 1910, «Луг зеленый», 1910);
  • В. Иванов (от «Двух стихий в современном символизме», 1908, до «Simbolismo», 1936);
  • Эллис («Русские символисты», 1910);
  • Ходасевич («Символизм», 1928, «Некрополь», 1939);
  • Пастернак («Символизм и бессмертие», 1913, «Поль-Мари Верлен», 1944).

Желание «раздуть» в себе «мировой пожар творчества» и через постоянное преодоление себя (других в себе) реализовать проект абсолютной свободы творчества (в этом многие символисты солидаризовались с политическим радикализмом и видели себя авангардистами), стать всем и вся, «родным и вселенским», «далеким и близким», током древа культуры и жизни (образ В. Иванова в «Переписке из двух углов», 1921), и даже «аэропланом» (у Т. Маринетти), в какой-то степени осуществлено символизмом. При достижении намеченного им утопического прорыва он оказался причастным к целой серии революций, переворотов, гражданских войн.

Поэзия "младосимволистов"
Поэзия «младосимволистов»

Однако на рубеже 1920-30-х символизм вместо дальнейшего расширения «горизонтов» творчества вынужден был констатировать «молчание». Среди множества причин «европейской ночи» назывались резкая политизация общества, трагическая исчерпанность возможностей субъективизма и «новизны» в творчестве, которые при отвержении образцовости и условности классицизма в начале 19 века казались Гёте необозримыми, а также вытеснение «высокой литературы» из центра культурной жизни массовым искусством (прежде всего кино), предполагавшим не только невысокий образовательный уровень зрителя и манипулирование им через разного рода клише, но и возможность технического воспроизведения даже самого уникального произведения искусства. Это поражение индивидуализма к тому же было подчеркнуто враждебностью к элитарному искусству тоталитарной власти, восстановившей в государственном масштабе принципы своего рода нормативного творчества.

Сделав литературную историю символом («вортексом» у Йейтса, системой окружностей у В. Иванова и Белого), эпоха символизма поставила по-своему неразрешимые задачи перед гуманитарной мыслью 20 века. Если советская теория литературы свела символизм к чему-то частному и декадентскому (при этом Г. Лукач, живший в 1930-е в СССР, был причастен символизму в работах «Душа и форма», 1911, «Теория романа», 1916), привычно для себя выпятив специфически трактуемый «реализм» и сделав его центральным событием рубежа 19-20 века.

А независимые западные марксисты (В. Беньямин) и постмарксисты (Т. Адорно), не принимая символистского эстетизма и мало интересуясь конкретикой символизма, писали прежде всего о Ш. Бодлере как провозвестнике модернизма и одном из создателей идеи «отрицательной диалектики», то позитивистское литературоведение, собрав значительный материал, не нашло тем не менее структурных подходов к нему и, поверив символистским самодефинициям, выпрямило символизм (жестко отделив от натурализма и «модернизма»), свело вне Франции к сфере направленного французского влияния, а также закрепило за ним образ «грезы» и «мистики».

Понятие символа
Понятие символа

Интересный факт: символисты организовывали собственные сообщества, клубы и встречи, где обменивались новыми идеями. Также у них были свои журналы и издательства («Золотое руно», «Скорпион» и др.).

К тому же после Второй мировой войны интерес к символизму и тем, кто развивал его интуиции в философии (немецкая герменевтика), на время упал по политическим причинам. Характерны в этом отношении пропуски важнейших имен в «Истории современной критики» (1991) Р. Уэллека и воинствующая либеральная критика иррационализма у Р. Рорти («Прагматизм, релятивизм и иррационализм», 1980). На Западе историко-литературное изучение символизма в последние десятилетия сменилось общим изучением теории символа («Теории символа» Ц. Тодорова, 1977, «Философия символического в литературе» Х.Эдамса, 1983) и репрезентации.

Николаев П.А.
Николаев П.А.
Российский литературовед, специалист в области теории литературы, методологических проблем реализма, истории эстетики и литературоведения. Постоянный автор Литературного портала litpr.ru
Задать вопрос
Вопрос эксперту
От чего произошло слово "символизм"?
Николаев П.А.
Слово "символизм" произошло от французского — symbolisme, от греческого symbolon, что в переводе означает — знак, опознавательная примета.

Поделиться с друзьями
Николаев П.А.

Российский литературовед, специалист в области теории литературы, методологических проблем реализма, истории эстетики и литературоведения. Постоянный автор Литературного портала litpr.ru

Оцените автора
( Пока оценок нет )
Научно-популярный журнал: «Рукопись»
Подписаться
Уведомить о
guest

0 комментариев
Межтекстовые Отзывы
Посмотреть все комментарии
От чего произошло слово "символизм"?
Слово "символизм" произошло от французского — symbolisme, от греческого symbolon, что в переводе означает — знак, опознавательная примета.